Воспоминания об Эльне
1995-й или 1994-й год. Я вхожу в подъезд старого московского дома, звоню в дверь, и попадаю в большую, с высокими потолками квартиру, заполненную клубами дыма.
С легкой хрипотцой голос принадлежит Эльне. За журнальным столиком в гостиной еще две гостьи: Галина Ивановна Зверева и Наталья Георгиевна Полтавцева. Обе из РГГУ. Нас собрала настоятельная необходимость разработки концепции курса, который тогда еще назывался ИТМОК – история и теория мировой и отечественной культуры. Мы стали обсуждать идеи, разложив на столике между чашками чая принесенные бумаги…
Я хорошо помню первое впечатление, которое произвела Эльна. Маленькая женщина, закутанная в шаль, высокий лоб, ироничная полуулыбка, и нестандартный ход мысли в только разворачивающемся тогда отечественном культурологическом дискурсе.
Мы понравились друг другу, продолжая общение в беседах научных, и не только. Позже она убедила меня в том, что мои идеи, практика становления новых для тогдашней системы образования дисциплин – социологии и культурологии и опубликованные к тому времени статьи по социально-гуманитарной компоненте инженерного образования – вполне могут стать основой для докторской диссертации. Именно в беседах с ней пришло и ее название: «Профессиональная инженерная культура…». И – решение защищаться в возглавляемом ею Совете в Институте культурологии.
Я не смела просить Эльну почитать перед защитой мой текст, но она предложила сделать это сама, легко, без лишних слов, по-дружески. До недавнего времени я еще хранила черновик с ее пометками, мелким почерком вписанными в пробелы между строчками. Должна сказать, что это был настоящий мастер-класс работы с диссертационным текстом. Этот опыт очень даже пригодился мне в работе с тремя десятками пропущенных через такой же мастер-класс аспирантами.
Конечно, помню и саму защиту. Хотя большая часть членов Совета была мне знакома, волновалась я ужасно. Может даже как раз по этой причине – не хотелось упасть в глазах представителей своего же сообщества. Стандартную процедуру Эльна провела блистательно. С неизменной улыбкой направляя ход дискуссии, обходя рифы, где-то шутя, кого-то притормаживая – вела она свой корабль. Сказать, что профессор Орлова пользовалась огромным уважением и авторитетом – не сказать ничего. Отношение к ней было каким-то особым. Не исключено, что именно потому, что она вся, целиком, безо всякого остатка, жила наукой. В пространстве социальности и культуры она была как рыба в воде, она оказывалась способной выстраивать такую логику, которая формировала каналы понимания самых сложных и глубинных процессов.
Помню, каким удовольствием было общение с ней для моих молодых коллег, когда я пригласила Эльну Александровну прочитать несколько лекций для преподавателей своей кафедры в МГТУ им. Н.Э. Баумана. Они долго не отпускали ее, помню даже, что мы обсуждали тогда разработанную ею изящную модель структуры культуры. Кстати, она изложена в моем популярном учебнике культурологии издательства Юрайт, разумеется, со ссылкой на автора. Так и называется: «модель Э. Орловой», рядом с моделью Т. Парсонса и других корифеев.
К сожалению, мы очень редко встречались в последние годы, иногда случайно пересекаясь на конференциях и семинарах – то в Институте философии, то в Институте искусствознания: жизнь уплотняется неотложными делами, неизбежной необходимостью выполнять академические требования, перегрузками. К тому же, ограничение накладывала моя аллергия на табачный дым. А Эльна курила и курила…
Но всякий раз, когда такие встречи случались, мы бросались в объятия друг к другу так, словно душевная ниточка между нами никогда не прерывалась. Окончилась нелегкая земная жизнь оригинального, глубокого исследователя. Жизнь, наполненная высокими требованиями к себе и бескомпромиссностью по отношению к недостойным формам бытия – научного и повседневного. Жизнь, в которой были верные друзья, искренние отношения, ученики и последователи. Но остались ее книги, нетривиальные идеи. И это уже – навсегда. А в памяти (пока мы еще живы сами) удерживается образ маленькой женщины, окутанный дымкой времени…